«Во время наступления севернее р. Эн, Сер и Соммы обеспечение открытого левого фланга первоначально возлагалось на фланговое прикрытие, состоявшее из подразделений разведчиков, истребителей танков и саперов. Угроза с фланга была незначительной; еще 16 мая мы знали о наличии французской бронетанковой дивизии, новом соединении генерала де Голля, которое, как уже упоминалось, впервые вступило в бой под Мон-корне. Де Голль подтвердил наши данные через несколько дней. 18 мая несколько танков из его дивизии подошли на 2 км к моему передовому командному пункту в Ольнонском лесу, охраняемому лишь несколькими 20-мм зенитными пушками. Я пережил пару часов в томительной неизвестности, пока эти грозные гости не повернули обратно» [с.152].
Из этой цитаты каждому ясно, что будь у дивизии де Голля более совершенная организация, то подлеца Гудериана еще в 1940 г. приволокли бы на аркане в Париж. Заметим, что дивизия не какого-нибудь генерала-коллаборациониста, а совсем даже наоборот.
«Было известно также о французской резервной армии силой около восьми пехотных дивизий, которая формировалась в районе Парижа. Мы не предполагали, что генерал Фрер выступит против нас, пока мы сами продолжаем движение. По французским принципам ведения боя, он должен был ждать точных сведений о местонахождении противника. Значит, речь шла о том, чтобы держать его в неведении; это лучше всего достигалось непрерывным наступлением» [с.152].
Вызывают восхищение мудрые принципы французского командования, которое сидит на попе ровно, а не бросается очертя голову, как пьяный мужик с дубьем.

«Я ехал навстречу потоку наступающих войск и беженцев. В немецкие походные колонны вклинилось много машин противника, водители которых надеялись остаться незамеченными в густой пыли, добраться до Парижа и избежать плена. За короткое время я взял в плен 15 англичан» [с.153].
Похвально желание французов избежать плена, добраться до Парижа, где спрятаться под юбку у мамзели и уже оттуда вести движение сопротивления. Но будь побольше плотность, то машины запрудили бы дороги, создали пробки и затормозили бы наступление.

А вот что было в Кале.
«В 16 час. 45 мин. англичане капитулировали. Мы захватили 20 тыс. пленных, из которых 3—4 тыс. были англичане, остальные — французы, бельгийцы и голландцы, в основной своей массе не желавшие воевать, из-за чего англичане держали их запертыми в подвалах» [с.160].
«Тараканы под диваны, а букашки под кровать, не желают воевать» (с).
Да, плотность явно маловата. Если бы французов и прочих было больше, чем 16-17 тысяч, то все не поместились бы в подвалах, и пришлось бы не поместившимся занимать позиции. Но сопротивление Кале считается героическим!
«Как участник этих боев я могу заверить, что хотя ГЕРОИЧЕСКОЕ сопротивление Кале заслуживает всяческого признания…» [с.163].
Ну такое героическое, прямо Брестская крепость. А как было в тех местах, оборону которых не считают героической?

Так неужели наступлению немцев ничто не мешало? Мешало. Авиация сильно мешала. Правда, не французская. И не английская.
«Правда, наши самолеты ставили эту дивизию и невыгодное положение, подвергая ее время от времени бомбардировке... Здесь нас атаковали наши же самолеты. Это был столь недружественный акт, что наша зенитная артиллерия открыла ответный огонь и достала одну такую невнимательную птичку. Оба летчика выпрыгнули с парашютом и вскоре сидели передо мной и с неприятным удивлением глядели друг на друга. Когда закончилась первая, мучительная часть беседы, я подкрепил молодых людей стаканом шампанского. К сожалению, они разбили только что прибывшую новую разведывательную бронемашину» [с.154].